Форум » Архив отыгранных эпизодов » .вонзая искренность в грудь по самую рукоятку [Ocean & Davis] » Ответить
.вонзая искренность в грудь по самую рукоятку [Ocean & Davis]
Tracey Davis: главные роли: Джеймс Оушен, Трейси Дэвис временные рамки: апрель 1998 года, закат очередного дня декорации: пустеющие коридоры Хогвартса, где давно не замечают чужих ошибок
Ответов - 13
Tracey Davis: и не говори, что я не предупреждала Этот закат достоен од. Он должен войти в историю всемирных закатов. Пробиваясь к земле сквозь туман, он ласково касается взглядов, путается в волосах, ощупывает пространство и указывает дорогу. Ничто не может помешать ему выссказаться, разлиться красками и исчезнуть навсегда, оставив после себя воспоминания, улыбки и неподвижную фотографию, на которой он будет жить вечно - сквозь века, поколения и цивилизации. А юная девушка смотрит на него сквозь объектив, не ведая, скольким людям предстоит увидеть это творение. Закату покорны все. Домохозяйки откладывают посуду, чтобы выглянуть в окно. Мальчишки забывают о мячах на считанные мгновения. Лондонцы в пробках пропускают свою очередь к повороту. Цветочник в лавке на углу Бейкер стрит отставляет в сторону неоконченную композицию. Это увядание нового дня, который никогда не вернуть и, быть может, через пару лет даже и не вспомнить. А Трейси смотрит на восхищённую девушку и где-то глубоко внутри, должно быть, ей завидует. Она чуть склонила голову на бок и опирается плечом о стену. Дэвис хотелось бы тоже. Восхищаться хоть чем-нибудь. Но она переводит взгляд на кровавые небеса и понимает, что внутри всё по традиции осталось неизменным. Там вместо органов по-прежнему замёрзшие камни. Вместо печени - агат, вместо почек - ониксы, вместо лёгких - топаз и гранат на месте сердца. Все они, наверное, белые. Или чёрные. Или лёд, или сажа. Третьего не дано. Застывший взгляд. Напряженная фигура. Сотни километров от Лондона. Миллионы километров в час - скорость полёта души от тела и обратно. Всё равно, что выдохнула и вдохнула. На секунду оставшись без тесной холодной оболочки. А, вернувшись обратно, переосмыслить и принять её. На свободе хорошо, без неё безопасней. Слизеринка не заметила, как смяла в задумчивости край своей рубашки. А когда заметила, поспешила отпустить и разгладить. Внешний вид её всё ещё был безупречно расположен к учёбе. Будто для неё это имеет значение. Будто есть ещё что-то важное. А люди шли мимо, оставляя Трейси Дэвис в стороне от своих иллюзий идеальных миров. Она в них и не рвалась. Но, должно быть, это и называется одиночеством. Когда ни один из проходящих мимо не мечтает хоть немного о тебе. Слизеринка сделала пару шагов и снова остановилась. Смысл, как всегда, терялся в умирающем дне. Если бы сейчас было другое время, ему и там нашлось место для потерь, несомненно. Но в данный момент всё вертелось вокруг заката. На том небе, которое почему-то до сих пор не то. После того, как она однажды увидела настоящее небо. В его глазах.
James Ocean: Неспешно пересекая коридоры, брюнет высматривал в случайных прохожих последнее нужное ему лицо - девушку, его сокурсницу. Парень был чуточку раздосадован тем, что ему приходится под вечер заниматься поисково-розыскной работой, и в тоже время понимал, что полученное задание не выполнить не мог. Дело было вовсе не в значке старосты, а в чисто человеческом отношении. Его попросили, как можно отказать? Тем более такому хорошему человеку, умелому профессору. Слизеринца и четырех его однокурсников освободили от объемного домашнего задания за лучшие результаты по предыдущему самостоятельному опыту. Награда маленькая, но приятная. Особенно в свете предстоящей аттестации. Хотя какие там экзамены, когда, не ровен час, в магическом мире развернется крупномасштабная операция по уничтожению всего живого на планете. Непреднамеренно, как следствие чьих-то ненормальных идей и безграничного легкомыслия. Лишь бы школа выстояла.. Первых двух найти было просто: состоящие в комитете, они как раз своей общей группой маршировали в сторону выручай-комнаты. Подошедший англичанин безучастно поприветствовал всех, стараясь даже не заострять своего внимания на каждом члене компании, их косых многозначительных взглядах - только передать и скрыться из виду. Дня два назад Оушен получил от отца очередное письмецо, в котором Адриан, с присущим ему благоговейным трепетом и нотками самодержавия, ненавязчиво наказал сыну учиться в полную силу. Ведь, если все будет так, как он спланировал, то сына ждет заранее подготовленное рабочее местечко под крылом отца. А если при этом юноша не сглупит и будет разумным мальчиком, подобно папе выбрав сильную сторону, то отец постарается не умереть от счастья и гордости. К слову, «сильной» было выделено пожирнее, как бы яркостью доказывая всю святость определения, не требующего дополнительных разъяснений. Лучше постарайся просто попробовать не умереть со всей своей сильной стороной, - тихо произнес тогда парень, сжигая это письмо, как и все предыдущие в камине общей гостиной на глазах у подруги, не сказавшей ни слова. Третий болтался в большом зале, чем заслужил мысленную благодарность Джеймса. Но с последней оказалось не все так просто. Вон солнце уж норовится исчезнуть за горизонтом, одарив напоследок землю своим красным светом. Задержавшись у окна, брюнет только покачал головой. Коридор совсем опустел, лишь чья-то фигура в дальнем конце то двигалась вперед, то замирала на месте. В ней чувствовалась напряженность. Мимо из открытого класса, да в противоположенную сторону проскользнули ученицы младших курсов зеленого факультета. Они не знали, где сейчас Трейси Дэвис. Никто почему-то не знал. А вообще можно и в гостиной подождать или оставить записку там же. Решив, что сей вариант наиболее благоприятен для завершения дня, Оушен прибавил шагу, с каждым метром приближаясь к остановившейся фигуре, собираясь ее обогнать и забыть. Случайный поворот головы при обгоне, наверное, интерес и едва ощутимое волнение – всего ли нормально с человеком? Синие глаза сравнили запечатленную картинку поиска в памяти и странное лицо семикурсницы. Резкая остановка и разворот – даже не споткнулся. – Трейси? Тебя–то я и ищу. Спешу донести весть, что от того большого домашнего задания, заданного нам на днях по зельеварению, ты освобождена. Причина кроется в лучших результатах по предыдущему. Вот. Проговорил заученной скороговоркой, которую в том же тоне и с той же скоростью произносил целых два раза, меняя лишь имена. И убежал бы сразу, как в те разы, но замешкался. Они стояли возле окна, сквозь которое виднелось уходящее солнце. Дурные мысли голову не покинули, а с языка сорвалось размышление: Такой кроваво-красный. Не к добру. Поверья и приметы. Если судить по новостям, то на землю просто подобно конфетти должен высыпаться весь ассортимент различных напастей, подкрепленный народными суевериями. Кому верить? Чему верить? Лучше никому и ничему. Лучше жить отдельно от них, ото всех. – С тобой все в порядке? – отвернуться от этого дикого неба, не думать о нем.
Tracey Davis: Секунды проносятся мимо, задевая лицо хвостами. Глаза начинают немного слезиться от их частоты. Но это ведь просто очередная иллюзия жизни. Игра свето-тени, воображения и немножко - судьбы. Ещё один шаг Девис сделала, чтобы оставить позади одну недореальность и вступить в другую. Такую же, абсолютно идентичную. Но уже другую. Всё меняется, но остаётся прежним. С каждым шагом в глаза бьёт всё больше секунд. Время ведь так жестоко бывает к людским телам и душам. Триш полуулыбнулась, освещённая огненным прощальным светом. И даже кивнула солнцу в ответ. Солнцу ведь всё равно. Да и ей тоже. Пусть это будет назло секундам. Как вчерашний день, например. Ведь он тоже был отмечен хвостами. А Дэвис о нём ничего и не помнит. Внезапно мир пронзил чей-то голос. Мир был расстроен и рассыпался на мелкие острые части. А вместо него оказался другой. Такой же, но другой. Очень другой. Перед Триш стоял человек. В прежнем мире он был бы сном. Был бы истерикой. Иллюзией. Мечтой. А здесь это человек. На которого нужно смотреть снизу вверх. Сначала пустыми глазами, пока думаешь ещё о чём-то своём. А потом осмысленными. Когда мысли уже вдруг о нём и его голосе. Который она, конечно, слышала и раньше. Но никогда, никогда - так близко. А ещё в воздухе прозвучало её имя. Пронеслось не так, как секунды. Подвигалось, замерло и неожиданно проникло внутрь, где поселилось, возможно, навсегда. -Жизнь в наше время - вообще не к добру. Трейси отвернулась к солнцу. Ему можно завидовать. Можно. Но перед глазами всё ещё не этот яркий диск. А его лицо. Так близко. Да ещё с взглядом на её мир. И, что странно... Глядя на себя в синие зеркала под его ресницами, она чувствовала тепло. Даже собственное отражение казалось лучше. Если от него. Но мысли увели в запретную сторону. В ту, что закрыта на семь печатей до наступления ночи. Беги, Оушен... Беги, пока не поздно. Тебе не нужно этого знать. Ни сейчас, ни потом, никогда. Но он спросил, всё ли с ней в порядке. Вызвав новую полуулыбку. Не забота, но незнакомое тепло разливается по организму, вызывая дрожь. Телу нужно приспособиться к новым обстоятельствам. Её лёд не привык таять весной. -Как всегда.- уклончивый ответ. -Я как всегда, Джеймс. Попробовала имя кончиком языка. Имя оказалось терпким и твёрдым. Сравнить не с чем. Уникальный коктейль. Трейси повернулась и внимательно взглянула в его глаза. Запомнить. Отложить в копилку до лучших времён. Чтобы перед своим закатом вспомнить и согреться перед тем, как замёрзнуть совсем. -А ты?
James Ocean: Необъяснимое чувство, когда вот вроде стоишь рядом с человеком, а близости не ощущаешь. Рядом, но такая далекая. Отвечающая солнцу. В какой-то момент брюнет раздумывал, стоит ли удостовериться в том, что сказанное про отмену задания дошло до сознания далекой девушки, или нет? Складывалось впечатление, что ей и дела нет до каких-то учебных дел. Надо делать, не надо – какая разница, не тревожьте. Он и не собирался. Свой долг выполнил, пора уходить, на самом деле выбросив однокурсницу из головы и переведя мысли в другое русло, более перспективного развития. А он все стоял и обдумывал брошенную закату фразу. Одно предложение и точность попадания в самую суть. Просто не повезло. Просто родились не в то время. Но раз таки оно произошло, так надо с этим что-то делать. Адаптироваться. Искать себя в столь чужом мире. Это при условии, что жить хочешь долго, а если нет – так самотек тому помощник. Только все равно жизнь бросает из крайности в крайность, да так, что приходится вертеться, а когда вертишься – живешь, или как-то так. - А как всегда, Трейси? – дал ответ раньше, чем вернулся из потока мыслей, – Мы с тобой не часто общаемся. Я вынужден уточнить, дабы понять твой ответ. Если можно, конечно.. Даже не смотрит. Только слегка улыбается, как бы говоря, что будет не просто ее понять, а возможно намекает и на что-то другое. Будто игра на сообразительность. Азартным Джеймс никогда не был. Знающий меру и умеющий вовремя остановиться, он боролся с самим собой, боролся с тем, что хотел сделать, даже с тем, чего не хотел. Очевидно, что Дэвис относилась к такому типу людей, которых можно было охарактеризовать одним словом «загадка». Таким был и он, но когда один внутренний мир встречает столь же отстраненный другой, происходит несостыковка. Первый объект тщательно изучает второй, а второй - первый. Они прощупывают друг друга на наличие совпадений и различий, а потом складывают из анализа общую картину, чтобы каждый для себя прописать полученный результат – они могут сосуществовать или нет. Да или нет? Вот парень подобно программе висел меж двух действий: уйти или остаться? Он остался. И она, наконец, оторвалась от неба, взглянув в его глаза. Дождался. Внимательность встретила сосредоточенность. - А я неспокоен, - чуть склонив голову и меняя сосредоточенность на изучение, - Меня беспокоит твое состояние. Как ты себя чувствуешь? Доселе скрещенные на уровне груди руки (стандартный для старосты жест - барьер, за который нельзя перешагивать), оставили свое излюбленное положение. Одна рука повисла в воздухе. – Позволишь? И не дожидаясь ответа, она же скользнула к лицу слизеринки, касаясь тыльной стороной лба девушки. Удобно, когда у самого руки вечно ледяные, искать источник повышенной температуры. Убрал и скрестил вновь. – Прости. Просто хотел проверить. Вдруг стоит навестить больничное крыло. Я бы отвел и остался за компанию, пока бы тебя осматривали. В этом есть смысл, как считаешь? Оправдывается, считает это очень важным сейчас.
Tracey Davis: Необъяснимое чувство... Когда стоишь рядом с человеком, от которого кое-что прячешь. И понимаешь, что он тоже что-то скрывает. Не от тебя, конечно. А от всех. Триш не готова была к их встрече. Не подготовилась смотреть прямо в его глаза или хотя бы - на лицо. Не успела научиться оставаться прежней, когда сам Джеймс Оушен вдруг начинает задавать вопросы о твоём состоянии. Элементарная вежливость. Английский джентльмен в деле. Но это незнакомое тепло ясно даёт понять - для неё это нечто большее, чем для него. Гораздо. Мы не часто общаемся? Мы совсем не общаемся, Джеймс. Ты совсем не знаешь моей никчёмной сущности. А я знаю о тебе только то, что случайно слышала или придумала сама. Ты - символ спокойствия, чести и достоинства. Ты - пример для подражания. В тебе нет тех "слишком", присущих большинству наших Сокурсников. Зато в тебе есть то, чего не хватает многим другим - внутренний стержень. И то, чего должно не хватать мне - душа. Есди бы ты вдруг спросил, я бы не сказала, что завидую тебе. Но это так, Оушен. Ты не делаешь, кажется, ничего лишнего. Не навязываешься обществу, следуешь каким-то скрытым целям, принципам и... И, знаешь, мне бы так хотелось сейчас, чтобы ты оказался вдруг страшно навязчив. -Не уверена, что...- ты никогда не уверена, Дэвис. -Не так хорошо, как принято говорить, согласно этикету. Если можно... Да, конечно, Оушен. Тебе можно всё. Нельзя было только являться так неожиданно в мир, где о тебе мечтали, но не ждали. Нельзя было снова показывать мне это небо. Так оно отражается только от одних глаз. Ты об этом не знаешь, этого не заметишь в зеркале и не перенесёшь на картину. Это где-то на крае сознания. Улавливается, скорее, не взором, а дальними углами странного чувства. Без названия и смысла. Наверное, ты не встречал ещё сумасшедших, раз смотришь так внимательно, будто ищешь безопасную кочку в болоте. Да только я старое болото, Джеймс. Во мне нет больше мест, в которые тебе хотелось бы вступить. Сама того не желая, я затягиваю в свою бредовую иллюзию и душу отсутствием просветов в старую реальность вашего привычного мира. Мне нет там места, Оушен. А Океаны никогда не впадают в болота. -Тебя... беспокоит моё...?- Триш переспросила так, будто это было незнакомое ей слово. Если бы он сказал что-то по-японски, она, вероятно, поняла бы после некоторых объяснений. Но... Это сочетание не имело для неё ровно никакого смысла. Именно это сочетание слов. До Дэвис никак не могло дойти, как кого-то могут волновать её чувства. То, чего у неё по определению не должно быть. -Я...- она собиралась ответить. Хотя ещё не осознала, что. А потом собиралась позволить. И тут как раз ей было не важно, что именно. А холодная рука коснулась такого же холодного лба и Трейси замерла, проглотив слова, мысли и всю прежнюю жизнь вместе с нелепыми воспоминания. Лишь пару мгновений продолжался нежданный контакт. Триш даже не сообразила, что конкретно произошло. Кроме того, что Джеймс испачкал о её лоб свою руку. Испачкал в её реальности. Он готов о ней позаботиться. Отвести в больничное крыло, в котором мадам Помфри просила Трейси появляться почаще. Отвести и остаться. Поддержать. Как староста, должно быть. Дэвис не знала, до какой степени обязаны заботиться об учениках обладатели блестящих значков. И боялась вспомнить о том, что ранее никогда о подобных случаях не слышала. Боялась предположить, что Джеймс проявляет свою заботу не из обязанности, а просто так. От нечего делать или... Чего-то ещё. А ведь Дэвис не знала, что значит страх. Ведь Дэвис не была доселе знакома ни с чем подобным. А потому теперь, столкнувшись с новым, почувствовала лёгкий приступ паники. Который заставил поступить совсем уж необдуманно. Протянув вперёд указательный палец, девушка тронула его кончиком отражающую солнце поверхность значка с витиеватой буквой С. Слегка провела вниз и даже чуть улыбнулась. В коротких беспокойных снах она всегда хотела это сделать, но ни разу не дотянулась. А теперь... За считанным мгновения до того, как опомниться, она смогла... Но всё проходит. Триш вздрагивает и, убирая руки за спину, чуть сжимается, словно ждёт физической расправы за свою наглость. Но Слизеринке необходимо было ответить. Ведь он уже задал вопрос. -Я... не уверена.- ты никогда не уверена, Дэвис...
James Ocean: А зачем говорить именно так, как того требует этикет? Старающийся просверлить глазами хоть маленькую дырочку в голове сокурсницы, чтобы бесцеремонно влезть в ее мысли и просто понять, Джеймс потупил взор. Даже если бы такое было возможно – ни к чему. Понять можно и на словах, эмоциях, реакциях. С ними-то у девушки были явные проблемы. И парень бы потом терялся в догадках, искал причины столь неожиданной забитости Дэвис, если бы что-то внутри не потребовало объяснений немедленно. К себе Оушен прислушивался всегда. - Состояние. Меня беспокоит твое состояние, - почти незаметный кивок в подтверждение слов. А следом оценивающий с головы до ног взгляд, будто пожелал удостовериться в физическом здравии слизеринки, осознавая, что не в нем вся беда – внутренние проблемы порой страшнее внешних их проявлений, потому как непосредственно через внутренние побуждения, человек переходит на уровень реальных действий, приводящим часто к трагическим последствиям. Мог ли он как-то помочь? Пока неизвестно. Внимательно проследив за тем, как девушка потянулась пальчиком к блестящему значку, прикрепленному к его черной мантии, Джей вздрогнул, отметив возникшую улыбку на ее лице. А потом вздрогнул еще раз, когда тоже самое сделала любознательная темноволосая девушка, резко убравшая руки за спину. И совершенно неожиданный вопрос: Ты меня боишься? Вероятно, неправильно перевел ее реакцию, а возможно и угадал. Эта точность была не так важна, как сама суть происходящего. Если испугалась, то чего именно? Разве он представляет собой человека подверженного бурным сменам настроения, в сопровождении неадекватных психологических взрывов? Не замечал. Это только с ним так, или по непонятным пока причинам, Трейси теперь опасается всех? Что, в таком случае, вынудило ее спрятаться в «персональный футляр»? Потихоньку разбираемся в фактах. - Опять не уверена… – задумчиво и издалека. Оушен перешел к мысленной разработке небольшого плана. Вдруг стало интересно разобраться. Что-то подсказывало, что брошенная вскользь фраза: «Ну ладно, тогда до завтра», не даст заснуть, не даст покоя. Просто такой человек. Если у кого-то проблемы, и он их случайно коснулся, отдаленно и без вникания, то теперь по-любому придется задержаться, чтобы.. да хотя бы, чтобы успокоить себя, чтобы самому осознать то, что его же уход не принесет кому-то малейшего вреда, в дополнение. Вырабатывая сейчас очевидность ухудшения состояния, и без того опечаленной чем-то Дэвис, Джеймс принял для себя одно важное решение – не оставит, пока не поймет что к чему. Жизненно важно. - Слишком много неуверенности для каких-то трех минут, Трейси. Увы, но ты не оставляешь мне выбора, - легкая улыбка на какие-то две секунды, а потом твердая решимость, - Мисс, попрошу вас пройти со мной, - не слишком много официальности, да и она прозвучала скорее шутливо, нежели серьезно. Аккуратно подхватив Дэвис под руку, юноша не спеша двинулся в сторону лестницы вниз, только что сменившей направление. – А вдруг я больше спать не смогу, если оставлю тебя сейчас без присмотра? – очередное полушуточное заявление по пути. Вот Оушен как раз был в себе уверен. Точно знал план своих действий и искренне верил, что чем-нибудь он поможет, или прояснит что-нибудь, что одно и тоже, в общем-то. Вряд ли бы девушка воспротивилась подчиниться ему. Да, нравы у слизеринцев были особенными, впрочем, как и у остальной сотни выдающихся представителей школы, но к каким-то обязанностям блестящая штучка на мантии все же обязывала. И Джей был неумолим на тот момент – не пошла бы, пришлось бы воспользоваться, пусть и с огромной неохотой. Староста был против злоупотребления должностными полномочиями и крайне скептически относился к тем, кто на этом ни раз попадался. Но опять же – это не во зло, когда идет ради блага. До больничного крыла они добрались довольно быстро. На удивление там не было толпы пострадавших (Джей считал, что по нынешним временам там скоро можно будет проводить занятия; даже созвучны эти два слова лечить-учить). Мадам Помфри пришлось позвать, так как школьный лекарь находилась в недрах своей территории. Усадив вошедших на скамью, подальше от кроватей и все-таки имеющихся в лазарете больных, женщина выслушала более-менее подробное объяснение брюнета, касающееся того, чего они, собственно, сюда заявились. Преданная делу медсестра тут же нависла над Дэвис, проведя ряд своих исследований, после чего повернулась к Оушену – тот протестующее поднял руки, и удалилась куда-то в другое помещение. Пока неподалеку чем-то гремели и шуршали, Джей не произнес ни звука. Когда Помфри вернулась с двумя кружками какого-то неплохо (опасения были) пахнущего напитка и наказала его выпить всем, мол, там травы какие-то особенные, настроение поднимает, тело согревает и прочее-прочее-прочее, англичанин сдержанно поблагодарил и с опаской заглянул в свою кружку. – Прийти в больничное крыло, дабы попить чайку. В этом что-то есть.. не находишь? – глубоко вздохнув, староста покосился на сокурсницу, - Если существует вероятность, что оно тебя взбодрит, я готов первым рискнуть, а ты, чур, за мной повторишь, - и парень сделал глоток, замерев всем организмом и стараясь не думать, что это за зеленые водоросли плавают на поверхности горячего чая. – А вообще ничего так.. с мятой, ягоды какие-то.. - распробовал и успокоился. Это на вид не приятно, а на вкус очень даже, авось и правда согреет. Откинувшись к стене и покрепче сжав горячий напиток, Джеймс перешел к самому главному: Поговорим, Трейси? Я знаю, что нельзя лезть в чужой огород, но мне почему-то кажется, что тебе это может также пойти на пользу.. – еще глоток, - И, пожалуйста, пей чай.
Tracey Davis: я и забыла, что такое писать посты в тетрадке по дороге домой в электричке. странно приятно, несмотря на бессмыслицу, которая выходит. спасибо, Джеймс. Мне действительно гораздо легче. Мир крутится вокруг отдельных личностей. По разным причинам. А порой и без них вовсе. Не личности идут по улицам, а дороги стелются под их дорогие ботинки, предлагая новые впечатления. Вокруг них вертятся люди. Даже погода меняется именно ради этих самых. Чтобы разнообразить их жизнь. Триш такой не была. Она родилась другой. Витала посреди Вселенной, не попадая в зону влияния ни одной из подобных систем. Звёздная пыль без права сдвинуться с указанного места по интересующей траектории. Без права задуматься о траектории вообще. Звёздная пыль... Если бы. Болото. Точно болото. Хоть бы один Белокрыльник в эту мерзость. Боюсь? Мне страшно испугать тебя своим миром. Приоткрыть его и увидеть, как ты морщишься от затхлого хапаха. Слова не формировались во фразы. Никак. А Оушену, вероятно, надоело ждать. Он вырвал из размышлений, чтобы опрокинуть в новые. Другие. Непривычные. Незнакомые. Триш ещё не умела думать о таком. О его уверенности. О каждом шаге. Думать о его руке, перехватившей её локоть. Это не безразличные руки тех, что просто хотят получить тело. О котором через десять-двадцать минут можно забыть. Не думать о последствиях. Девис подстроилась под его походку, чтобы не создавать между их руками диссонанса. Чтобы никоим образом не мешать его удобству. Знакомые коридоры, лестницы в движении, перешептывание портретов где-то позади. И рука Джеймса на её локте. Трейси осторожно, всё ещё побаиваясь его реакции, осторожно положила на его рукав свою вторую ладошку и стала внимательно следить за дорогой, чтобы ни в коем случае не упасть и не задержать Оушена на больший срок, чем тому самому захочется. Ей приходилось почти бежать. Но это оказалось невыразимо приятным - идти с кем-то рядом. Тепло тела однокурсника было так близко, что Триш непроизвольно задрожала. Украдкой она бросила на спутника взгляд, но почти сразу стыдливо вернула его к мраморному полу. Вот если бы мне можно было утонуть в тебе... Захлебнуться мягкой прохладой Океана. Лучшей смерти для себя я и представить не могла. Вот если бы ты позволил мне... -Ой! Всё-таки споткнулась. Сильнее вцепилась в его руку и больно подвернула свою ногу. Но боль, как всегда, была только кстати. Освежала, сосредотачивала внимание и возвращала из сна в реальность. -Прости,- тихий голос теряется в звуке открывающейся двери и слизеринка теряется в болезненно знакомом запахе всевозможных растворов и лекарственных трав. Именно из-за этого Трек никогда не исполняла просьбы мадам Помфри о более частых визитах. Каждый раз девушке необходимо было некоторое время, чтобы привыкнуть к столь сильной атаке факторов извне. Пока девушка глубоко дышала, её сознание впитывало в себя переливы мужского голоса. Не вдумываясь в смысл. Не разделяя на отдельные слова, она слушала мелодию его объяснений. Однако, потом Девис пришлось раскрывать рот, поворачивать голову, следить за тёплыми пальцами заботливой женщины. Всё ещё чувствуя присутствие однокурсника каждой молекулой своего полусущества. Потом мадам Помфри ушла, оставив их и ещё нескольких больных наедине с собственными мыслями и друг другом. Повисло неловкое молчание. Триш хотела было снова поднять руку и коснуться хоть какой-нибудь части Джеймса. Убедиться в реальности происходящего. Но женщина вернулась с подозрительными кружками. Впрочем, слизеринке они были давно знакомы. Сейчас ей станет жарко. А через пару часов - гораздо холоднее, чем обычно. Но Оушен уже снова что-то говорил, а потом и смело делал первый глоток. Трейси, неотрывно следя за старостой, послушно поднесла кружку к губам и почувствовала, как согреваются кончики пальцев на ногах. А потом вдруг села по-турецки и улыбнулась. Почти нормально. Как могла бы любая семнадцатилетняя девушка в присутствии малознакомого симпатичного молодого человека. Почти. -Интересно... Чем тебя заинтересовал мой пустой огород, Джеймс? Улыбка медленно сползает, взгляд возвращается вниз. А девушка послушно пьёт ароматную жижу, что растекается по её миру, на пару часов меняя его по своему усмотрению. Да только реальность остаётся прежней. Здесь сложнее верить в невозможное.
James Ocean: *) Наверное, такие вот, как семикурсница стали бы находкой, подарком для многих родителей, воспитателей, педагогов, наставников – покорные и исполнительные. Что не скажешь, они тут же делают. А Джеймс почему-то себя счастливым обладателем ручной уникальности не посчитал. Напротив, подозрительная покорность слизеринки не позволяла расслабиться в ее обществе. Складывалось впечатление, что все то, что делала и произносила вслух Дэвис, она делала не по своей воле, а будто что-то ей управляло. У Оушена особой практики изучения неподвластных себе людей не было, но что-то ему подсказывало, что спутница относилась к подобной группе несчастных. Да, именно несчастных. Одно дело, когда ты уходишь в свой мир лабиринтов, но не теряешь нить, которая выводит тебя на поверхность – слава дочери царя Миноса, и совсем другое, когда, нырнув в глубины внутреннего мироздания, из рук выпускаешь спасительный клубок. Этого себе никогда не позволял брюнет, также любящий большую часть своей жизни уходить подальше от реальности. Позволила ли Трейси? Опять вопрос, оставшийся без ответа. Догадки подсказывали англичанину, что есть около двух вариантов, сводящихся к простым умозаключениям: все либо совсем плохо, либо поправимо. Сделать нечто от него зависящее для направления второго пункта Джей был готов, оставалось лишь подтолкнуть к взаимопомощи молчаливую девушку – без отдачи трудно вообще что-либо сделать. Вне ситуаций, вне конкретных персон – всегда. Оушен помешал ложкой содержимое своей чашки. Подцепив на серебряный столовый прибор какой-то распаренный листик, юноша вынул его из чая и поднес поближе к синим глазам. На миг показалось, что это листья с куста волчьей отравы. Вздрогнув, Джеймс покосился на мадам Помфри, снова появившуюся в поле зрения. Женщина склонилась над чьей-то кроватью и поставила два пузырька на тумбочку рядом. Обернувшись к представителям зеленого факультета и одарив вынутый лист в комплекте с задумчивым выражением старосты, медсестра тоном, пресекающим развитие дальнейшей дискуссии, отрапортовала, что ингредиенты подобраны исключительно по рецепту; вреда нанести не могут; а если что – здесь она врач, сама отравит, сама и вылечит. Проводив лекаря еще более задумчивым взглядом, Джей тихонечко хмыкнул. Юмористка. Ну, оно и к лучшему. Чувство юмора жизнь продлевает. Доказать сложно, потому что кому продлевает, а кому укорачивает, но воспринимать сложившиеся обстоятельства с юмором позволяет хотя бы оставаться при настроении и не падать духом. Жаль, что близнецы с Гриффиндора так быстро ушли. Их «смех» на расстоянии того школьного эффекта уже не производит. Рядом зашевелилась темноволосая загадка. Дэвис, демонстрируя чудеса послушания, сделала глоток и уселась на скамейке, поджав по-турецки ноги. Улыбка на ее лице обрадовала брюнета – будто и ничего не терзает где-то глубоко внутри. А потом улыбка исчезает, а глаза рассматривают чашку в руках – и все как прежде. - Главным образом тем, что в нем ты хозяйка. Конечно, все люди разные, удивляться тому не стоит, но ты вот меня сегодня удивила. Я отметил некую необычность и мне любопытно, с чем она может быть связана. Что заставляет тебя грустить? Смущаться? Быть немногословной?.. Глоток согревающей жидкости, оставленные (временно) мысли о волчьих кустах и последствиях подобных экспериментов, мысль об идущем часе и возвращение в больничное крыло. Внимание. - Безусловно, я прекрасно понимаю, что это не мое дело. Я приму любой твой ответ, чтобы сокрыть в себе любопытство. К слову, и простое чаепитие может вполне заменить лишние разговоры, - староста отпил еще немножко, после чего внимательно посмотрел на сокурсницу. Как скажет – так и будет. В этот раз смена ролей возможна.
Tracey Davis: Сколько стоит жизнь? Вопрос, которым не задаешься, пока вдруг не столкнёшься вплотную. Пока не увидишь своими глазами такую простую, непростительно обычную, до омерзения обыденную, смерть. Она всегда неожиданна. Всегда до истерики ненужна. Всегда невовремя и не так. Так случается. Так заведено. Говорят, жизнь бесценна. Тогда кто даёт право отбирать её? Одним движением или вовсе бездействием. Отобрать нечто, за что не в состоянии заплатить и никак не вернуть. Бесценна. Как могут бесценные вещи так легко прощаться с хозяевами? Вот она была, цвела, смеялась в лица тех, кто плетёт судьбы. А через мгновение – нет. Лишь неподвижность и кровавые разводы на асфальте. Те, которые с презрением обходят другие люди. Нельзя описать словами то, что должны они чувствовать в этот момент. Нельзя описать словами то, что должен чувствовать каждый, понимая, что они этого не чувствуют. Прописные истины человеческого мира стали чертовски сложными для понимания. В какой момент мир изменился? Когда люди перестали быть Людьми? Когда мы забыли всё, во что следует верить? Есть ли причины этого безумия? Сложно… Дьявольски сложно рассуждать о вещах, с которыми знаком так близко, что давно должен был понять. Но осознаёшь, что на это не способен. Это за гранью твоего понимания. За гранью разумных объяснений и правильных слов. За рамками мира призраков. Мира, которого нет. Трейси вздрогнула и перевела взгляд на лицо Джеймса. В голове вертелись мысли. Но их почти невозможно выстроить в верную цепочку. Я должна улыбаться. Должна быть нормальной, чтобы успокоить твоё любопытство. Чтобы ты мог идти по своим дорогам, не думая о вещах, которые бывают в моей голове. Чтобы ты мог забыть о сегодняшнем вечере и стать тем, кем хотят тебя видеть. Тебе не нужны будут такие рассуждения, такие мысли, воспоминания. Ты построишь вокруг себя новый мир, в котором каждый почтёт за честь жить. Но ты пустишь туда только тех, кого захочешь видеть. И сам ведь знаешь, что среди них не должно быть меня. Там всё должно быть спокойно. Уверенно и правильно. Так, как задумаешь ты. Люди твоего мира, наверное, будут другими. У них, скорей всего, будет меньше проблем, поводов для расстройств и красивые дорогие похороны. Привелегия, которой не удостоены многие существа окружающего меня мира. Я должна улыбаться. Чтобы улыбнулся и ты. А я запомню и сохраню твою улыбку при себе, чтобы освещать этим воспоминанием другие. Мне больше ничего не нужно, Джеймс. Я благодарна за один глоток воздуха. В светлом мире, в который ты меня привёл. Пусть, лишь на пару часов, я благодарна… -Спасибо,- ответила Триш его взгляду и прищурилась, чтобы не выпустить наружу непрошенные слёзы. –За интерес… Это приятно, Джеймс. Правда. Дэвис сделала ещё пару глотков чая, всё ещё не отрывая взгляда от его бледной кожи. Нигде и никогда не видела она ничего более завораживающего, чем синие глаза над щеками, на которые так упорно смотрела. Не поднимать взгляда. Не тонуть в чужой гавани. Не сметь занимать место, неположенное тебе ни по статусу, ни по какому-либо из других признаков. -Я бы… Не отказалась от нескольких лишних разговоров, если ты… Этого хочешь. Так непривычно много говорить, что речь рвут на клочки настойчивые паузы, не желающие сдаваться без боя. Тишина – её главное свойство. И оно не уступит своих владений просто так. Но слизеринка, переступая через себя, пытается продлить мгновения счастья. Ведь вечер рано или поздно кончится и наступит холодная безразличная ночь, в которой ничему тёплому не будет уже места. -Только, наверное, не у всех вещей обязательно есть своя причина, Джеймс. Уж Океанам ли не понимать значения этой фразы… А Трейси Дэвис сделала новый глоток чая и улыбнулась. Всё хорошо. Для Джеймса Оушена в ближайшие пару часов у неё обязано быть всё хорошо. Только одинокая слеза без спросу катится по бледной щеке.
James Ocean: Казалось, оставаясь в обществе сокурсницы, Джеймс обрекал себя на ежеминутное проявление неподдельного удивления ее редкими ответами, которые, к слову, вообще были ответами не на его вопросы, а так просто; будто вставлялись параллельно тому разговору, что настроился развивать парень. Старания его окупились лишь наполовину. И этой малости стоило бы порадоваться. Англичанин никак не мог взять в толк - как за семь лет пребывания под одной зеленой крышей могло оказаться, что он сейчас «знакомится» с однокурсницей? Неужели семь лет - это ничтожно мало для того, чтобы узнать хотя бы о каждом студенте своего «родного» курса? Вероятно, да. Джеймс знает о студентке Дэвис и в тоже время он понятия не имеет о личности Трейси. Парадоксально. Сколько же еще таких вот загадочных людей, известных всего-то по именам, придется выпустить из школьного плена, так и не узнав кого-то поближе? Конечно, Оушен никогда и не ставил перед собой задачу «дотошно докопаться» до каждого знакомого, но в сложившейся ситуации брюнету почему-то стало жаль, что он, получается, не знает даже своего факультета. Ему и не надо. Не надо. Правильно. Только какие-то воспоминания об учебных годах все равно должны быть. А время тут совсем не причем. Спасибо за интерес? Мерлин, Трейси, не пугай так. Что за глупости? Такое впечатление складывается, что с тобой заговорили впервые за целый год. Что за невероятная потерянность? Оушен нахмурился. - Ну, я же предложил, - легкий подтверждающий согласие кивок. А после и вовсе потрясение, сменившее хмурость. Как же он боялся женских слез. Как он вообще боялся слез. Странная реакция для парня, в котором обычно видят холодную отстраненность, не подозревая, что за возведенной стеной безразличия скрывается сентиментальный молодой человек, легко расстраивающийся по каждому безрадостному поводу. Вот почему важно, чтобы рядом был хоть кто-то, кто знает тебя настоящего. Те единицы, которым можно доверить свое истинное лицо. Обязательное условие, иначе практически невозможно пережить внутренний взрыв. У Джеймса такие единицы были, а у Трейси? Разрешит ли она побыть ему в подобной роли ненадолго, чтобы почувствовать себя лучше? - Вот как? - пронзительный взгляд падает на щеку, а холодная рука ставит на скамейку горячую чашку и тянется к внутреннему кармашку мантии, где всегда лежит чистый белоснежный платок, в сущности своей ни раз выручавший хозяина в самых вроде как обыденных и в тоже время нет, временных эпизодах. - Если не у всего есть причины, то как ты объяснишь это?.. - почти неуловимым касанием брюнет промокнул слезу, не оставив на щеке и следа. Положив платок на колено все еще сидящей по-турецки девушки, он забрал назад чай, согреваясь напитком после каждого сделанного глотка, - Ты ведь готова сейчас расплакаться, и, тем не менее, считаешь, что твои слезы не несут за собой каких-либо объяснений, отвечающих за причину их возникновения? Так не бывает, Трейси. Что-то всегда будет первопричиной. Да, можно проснуться утром и ходить весь день обозленным на весь мир без ведомых на то причин. Только причина есть все равно, просто ее порой невозможно уловить в череде эмоциональных смен. Тебе кажется, что не было ничего такого, что повлекло бы за собой такой настрой, ан нет, есть. Например, сон, который ты и не помнишь, но который неблагоприятным осадком отложился в твоем подсознании. Луч солнца, который ослепил тебя и вынудил зажмуриться в самый неподходящий момент. Книга, упавшая на пол, пусть ты и думала, что держала том крепко-крепко. Проснувшаяся рядом сокурсница, сонно посмотревшая на тебя как-то агрессивно, но на деле просто пребывающая в каких-то своих мыслях и о тебе не думающая вообще - а ты зацепилась ее взглядом и по цепочке негатива готова все обратить против себя такой несчастной. Еще сотни первоисточников. Видишь, Трейси, сколько дурацких моментов могут в корень испортить нам настроение? И это мелочи. Серьезно. Представляешь, к каким последствиям могут привести нюансы посложнее? По нарастающей: кто-то наступил на ногу или пролил тыквенный сок на белую рубашку; неловкое падение на ровном месте; унизительная оценка на любимом предмете из-за простой ошибки; обидное оскорбление в твой адрес на виду у всех; жестокие подставы некогда близких людей; предательство и ложь; страшные известия, касающиеся семьи; просто непробиваемая каждодневная черная полоса и переезд по новому месту жительства - в ад, - Джеймс сделал паузу в своем спокойном повествовании, старательно удерживая внимание девушки, - Причины есть всегда, просто кому-то не дано их вовремя выявлять. Зато всем нам дано их искать в бессрочном порядке, - староста задумчиво склонил голову к правому плечу, посмотрев сначала на платок, а потом и в глаза семикурснице. - Эта слеза тоже не так проста, как тебе кажется. Она - звено некой цепи. Если ты построишь все звенья в один логический ряд, то разберешься в самой проблеме, - пауза, - Я же постараюсь помочь, чтобы все возможное не выглядело для тебя невозможным, - легкая улыбка, пытающаяся вызвать доверие. - Расскажи мне, Трейси, что случилось? - и серьезное непроницаемое лицо, - И только не говори, что все у тебя распрекрасно, жизнь хороша, ничего не расстраивает, а слезы - так это ты грустную историю вспомнила. Не поверю. Скажи как есть, и не крути в голове закрытый ответ, мол, «ты мне ничем все равно не поможешь», - пауза, - Как еще это узнать наверняка, если не проверкой? Итого: слов сказанных – дневной запас. Дальше придется удивлять самого себя.
Tracey Davis: Закат, достойный стихов, песен и слов, во сто крат лучших, чем те, на которые я способна, продолжает отвоёвывать куски бесполезной никчёмности этого мира, а я верчу в руках свою кружку и слушаю. Я честно вслушиваюсь в каждое слово, Джеймс. И с каждым мгновением спокойной вечности осознаю, сколь разными всегда были наши миры. Сказав тебе всё, я окажусь над пропастью. Вылив правду ушатом холодной воды на твои идеальные для молодого человека изгибы, я стану "той странной Дэвис", которой ты пытался помочь, но которая несла только какую-то чушь о других мирах, точках их созерцаний и отсутствии соприкосновений с реальностью. Знал бы кто-нибудь, как хотелось мне, чтоб у тебя не кончались слова. Чтобы рассуждения тянулись и тянулись. Чтобы ты сам пришёл к какому-нибудь логичному, на твой взгляд, выводу, а я, изобразив смущение, кивнула и больше никогда не видела тебя так близко. Ты бы успокоился и жил с мыслью, что помог, спас и решил все проблемы. А я бы шагала по краю с осознанием того, что ты хотел попытаться. Оушен, ты и представить не можешь, как далёк от истины. И что выплеснуть к твоим ногам из той правды, которую так упорно хочется тебе получить? Не её ведь ты хочешь, верно? Не правды, а успокоения. Добиться, получить, переубедить, принять, улыбнуться и спокойно распрощаться, чтобы позже здороваться в коридорах, вспоминать этот закат и думать, что вот уже знаешь человека, о котором до этой солнечной смерти не думал. Странно видеть тебя таким. Идеальный образ от этого нисколько не коробит. Не потому что я глупая такая. А потому что правдивости в нём больше, чем идеальности. Я вижу то, что есть с поправками на свой мир и глупые пересуды. У меня ведь немного было возможностей до этого получать информацию из первоисточника. Мы не разговаривали никогда, я не знаю, как ты сам себя позиционируешь, как к людям обращаешься. Быть может, и не знаю о твоих идеалах ничего. Да только сейчас, слушая твой голос, я понимаю, что не это было важно мне всё это время, наверное. Твоё имя чёрными шрамами, заполненными чьим-то сигаретным дымом, светится на моём погрызанном крысами сердце и заставляет, требует помнить. Не зажить им никогда, не затянуться, не скрыть их под новой татуировкой, не убрать ни одним из известных способов. Да и не нужно мне это. Понимаешь теперь, как живу я, Джеймс? Понимаешь, о чём просишь? Не понимаешь, наверное. Должно быть, стоит придумать речь получше. Тебе ведь правда не стоит это слышать. Да только позно... Трейси не замечала, но всё это время она нашёптывала эти слова, о которых упоминать не стоило бы и в темноте, наедине с собой. Покачиваясь взад-вперёд, она тихо выговаривала каждое слово, не чувствуя, как выдохи разрывают кислородное пространство смесью вредных газов из её внутренностей. Не замечая, как из кружки горячая жидкость выплёскивается ей на ноги. Не видя глаз Оушена. Ах, если бы она и не поняла... Невидящий взгляд - в пространстве перед лицом. И последние осколки души катятся из глаз градом. Маленькие, прозрачные, солёные. Такой она, наверное, и была внутри когда-то. Не двигаться... Знаешь, что такое не двигаться, когда ты смотришь в мою сторону? Чтобы ты смотрел, но не видел. Смотрел мимо - на стену за мной, человека через два стола от моей спины и шесть вечностей - от сознания. Я не привыкла. Я не умею стёклами по коже двигать. Не училась прыгать с башен. Замедлять кровеносные потоки. Останавливать сердечные ритмы. Я знаю, что исчезну через несколько месяцев. Когда ты растворишься за поворотом жизни, я перестану существовать. Не потому что негде, не с кем, незачем. Потому что без тебя. Потому что Оушен будет ассоциироваться с водой или чем-то приторно сине-зелёным. Я не двину больше ни одной частицей. Сойду с Хогвартс-экспресса в Лондоне и растворюсь в опасностях тёмных подворотен, затхлых трущоб и безразличных взглядов. Город ещё некоторое время будет меня видеть. И ему будет всё равно. Не как ты. Ты меня не видел. Но тебе важно. Важно ещё что-то тебе, что мыслями называется, чувствами. А потом я исчезну даже для Лондона. Сгнию за мусорным баком неподалёку от Королевского театра оперы. Крысы будут грызть мои осколки, а совсем рядом разнаряженные леди - слушать сильные голоса других дам и вздрагивать в особо красивых моментах. Представляю. Я представляю это так явно, будто это со мной было уже. Или я уже там. Они выгрызут даже рваные куски моего сердца. Но тоже не выведут с него надписи. Съедят прямо с твоим именем и разнесут по Лондонской канализации - там мне самое место. Меня не станет совсем уже. Смешаюсь с такими же, как я. Отбросами этого мира. Который и сам превратился в свалку под ногами тех, кто ступает по нему так, как... Солнце село и брюнетка на кровати, всхлипнув, замерла. что-то...
James Ocean: Еще чуть-чуть и Джеймс был готов открыть рот от изумления. Мысленно он уже это делал, и лишь какая-то малая часть разума взывала к его восприятию – очнись, друг, это невероятно, но отключаться при этом не стоит. То она молчала, изредка выдавая по малословной фразе, то вот выплеснула на него тонну слов. Джеймс ощутил себя маленьким беспомощным человечком, которого засунули в самый центр низменной речки, а сверху открыли все шлюзы гигантской дамбы, из-за чего ничем не сдерживаемая вода верхнего течения под сильнейшим напором обрушилась вниз, раздавливая какого-то человека всем своим весом. На вес в данный момент оказалось почти каждое слово. Такого поворота юноша никак не ожидал, поэтому не было ничего удивительно в том, что брюнет завис меж двух миров, боясь переступить незримую черту, зато, где-то внутри желая, чтобы сказанное ему всего лишь снилось. Это было бы лучшим вариантом. Правильным. Так не должно быть. Этого не может быть, - оглушительно вопил разум, держа старосту на границе и подталкивая к реальности. С чего весь сыр-бор? Со смысла. И вовсе не снится. Только что девушка… Она вроде говорила само собой. Предыдущее предложение не зависело от следующего. Покачиваясь на скамье и расплескивая чай из кружки. Темноволосая слизеринка тоже была не с ним рядом, а где-то там, и только быстрое шептание, врывающееся в их время, заставляло верить, что все взаправду, это действительно происходит. А еще были слезы, блестевшие на ее щеках и падающие то в горячий напиток, наверняка остужая его, то на не без того мокрую одежду. Трейси посчитала, что именно ей суждено после сказанного оказаться над пропастью, но она ошиблась – оба повисли в невесомости. Вот только Дэвис покорно смирилась с этим, а Джеймс лишь на минуты растерялся от неожиданности, но после сдаваться отнюдь не желал. Барахтаясь в воздухе, он отчаянно пытался дотянуться до спасительного берега. Было тяжело. Было бы легко, если бы один, ан нет - и несчастную девушку пытался утянуть вслед за собой. Потому что нельзя оставлять в беде. Неважно друг это или враг, или еще кто.. Классифицируют по-разному, но суть все равно одна. Есть нравственность. Ей следовать должны. Кому-то наплевать, ну а кто-то жить не сможет. - Не успокоился бы. Ты тогда обманула бы себя и меня. А от обмана никому и никогда легче не становится. И вовсе не последовательность действий, напротив которых можно поставить галочку «выполнил», мной движет, когда я вижу кого-то, кто явно нуждается в помощи. Ты не права. И я не робот. Я человек. Мне дано сопереживать и чувствовать, как и тебе. И я не такой, каким тебе странно меня видеть. Но мне не по силам изменить твое мнение, если ты настроена воспринимать все лишь так, как хочется тебе и твоему миру, вне действительности вещей, - а это было важно сказать. Отделить от общей речи, оставить на ответ, вспомнить и изложить в своей трактовке. – Какие ужасные слова ты поселила в своей голове, - тихий вздох и старательное построение мыслей. Нельзя было рассуждать так, как рассуждала слизеринка. С таким подходом можно благополучно оказаться в особой палате Святого Мунго раньше, чем добраться до ближайшего бака около театра; а возможно, что и первым поездом оттуда. – Какими страшными мыслями ты засоряешь свою голову, - ответив дополнением с печальным фактом и принудив себя посмотреть ей в глаза, которые смотрели куда-то в пол. Слегка покачать головой, а потом и вовсе встряхнуть темными волосами, будто желая скинуть с себя то самое, что затуманивало и обволакивало сознание, спутывало мысли и застилало белой пеленой синие глаза. Поставил кружку на деревяшку и соскочил со скамейки, дабы присесть на корточки рядом, а точнее «под» девушкой, забрал из ее рук остатки горячего (или уже не очень) «соленого чая», смахнул рукой слезы с ее щек, потеряв из виду платок. – Трейси, - воззвал к семикурснице староста, рукой снова коснувшись ее лица и прямо-таки заставив посмотреть на него, - сколько же ты себе накрутила.. Когда ты успела? Ведь мы и правда виделись слишком редко для того, чтобы ты мне сейчас все это сказала. Я не тот, кому ты можешь это сказать. Таких людей для таких слов вообще не существует. Это дурная трагедия, а вся дурнота заключается в том, что слов красочных в ней недостаточно для общественного признания, зато велик набор отвратительных представлений о той жизни, которую тебе даровали, но которую ты лично отвергаешь, не желая взглянуть на все иначе. Очнись, Трейси, нельзя, нельзя быть такого мнения о себе. Джеймс встал и осторожным рывком поднял на ноги Дэвис. Солнце уже скрылось за горизонтом, но ночь пока не заполнила чернотой небесное пространство. Высоко-высоко на небе, не такие яркие, но и не потерявшие цвета красновато-розовые разводы пытались оставить отпечаток перед тем как черный ластик затрет их художество, чтобы нанести свое – блестящие точки на безграничном небосклоне. За чашками вернулась мадам Помфри, но не застигла врасплох, как хотела, двух припозднившихся студентов. В больничном крыле никого больше не было, помимо самой медсестры, да притаившихся больных на кроватях. На скамейке блестели мокрые пятна, а искомые кружки с недопитым чаем стояли близ них. Староста держал за руку замолчавшую брюнетку. Они задержались внизу. Чай согрел, но напустил печаль и неопределенность. Побочный эффект, - простая логика в сложнейших выводах. Башня гриффиндорцев была одной из самых высоких в замке. Именно в ее коридоры направлялся юноша, направляя и слизеринку. По пути им никто не встретился, неужели так поздно? Да нет же, не должно, ведь закат завершает сегодняшний показ, но не завершил еще. Окна в коридорах верхних этажей выходили видом на запретный лес и окрестности рядом. Отсюда было хорошо видно, как языки кровавого пламени затягивает солнце вслед за собой, вниз, казалось, что под землю, в царство подземного мира, откуда яркое светило вырвется на рассвете. Замерев у окна, бросая взгляды на завершающую картину дня, Джеймс задумчиво уставился на Дэвис и подбирал слова, которые стоило произнести вслух. - Вот тебе кажется, что ты никому не нужна, мол, такие как ты – изгои для общества и вам не место в это мире. Одно большое потерянное целое. Так и будет Трейси, если ты не начнешь себя ценить. Все твои слова – это следствие не жизненных потрясений, это все то, что ты сама себе выдумала. А я не вижу тебя такой, какой ты сейчас себя показываешь. Я вижу тебя другой. И уверен, я не одинок в своих взглядах. Почему бы тебе не посмотреть на себя с другой стороны? Я уверен, что подсознательно ты ждешь перемен. Оторвись от того единого целого, но не отрывайся от реальности. Этот закат уносит с собой что-то плохое, недоброе. А завтра будет новый день. Самое время что-то отпустить, чтобы что-то получить.. Они встретились у окна, к окну и вернулись. Только пейзаж сменился. Время не стоит на месте. Оно течет, сменяя одно событие другим. Испокон веков.
Tracey Davis: А ты странная старая мелодия без играющих её инструментов. Когда-то давно они, может, и были. А сейчас ты - отголоски эха, случайно потерянные и забытые Богом в уголках его огромной вселенной. Тебя играли когда-то люди. С душой, с чувством играли. А теперь они сгинули за поворотом вечности, не оставив тебе выбора, не научив быть другой или жить без них. Хотели оно того или нет, ты одна в пространстве тишины и грустной собственной никчёмности. Тебе ампутировали бесполезное сердце. Или не было в тебе его изначально - не важно это теперь. Тебе лишь казалось, что есть там что-то. Хотелось верить в какие-то нелепые фантазии и думать странные вещи о живом человеке. Ты делала вид, что ты есть, Девис. И других заставляла в этом обманываться. Джеймс слышал отголосок тебя. Ловил его глазами и какой-то частью своей сущности, наверое, думал, что такой не может существовать в самом деле. Кто заключил тебя в телесную оболочку? Кто дал тело и позволил плыть в реальность твоей хрупкой лживой жизни? Всё это до глупого старая история. Она заезжена до проторенных синих дорог вен под твоей кожей. Она не несёт в себе смысла, но оставляет неприятный осадок. Будто видишь то, что не должен. Какого дьявола, Трейси Девис, ты посмела оказаться сегодня на его пути? С чего решила возможным разомкнуть свои синюшные губы в пределах слышимости его аккуратной вселенной? Плевать все хотели на твои оправдания и до омерзения реальные прозрачные дорожки на щеках. Ты - отзвук мелодии, которой давно здесь не место. Должно быть, ты не знаешь, насколько сильно пережила отведённое тебе время. Сказать по правде, тебе не следовало давать времени и на прощание. Тебя не следовало бы отпускать и к самым низким сводам самого маленького театра. Не говоря о том, чтоб, сыграв перед публикой, пустить в массы и позволить быть унесённой. И речи быть не может о жизни как она есть. Слова Джеймса врываются в твой бред. Рвут, быть может, последнее, что осталось в тебе настоящего. Мечты - что всё неправда. Надежды - что не слышал. Иллюзии - не понял. тебе больно, Дэвис? тебе не может быть больно, Девис. ты - отзвук мелодии, которой не стоило даже вырываться из больного сознания композитора на бумагу. видишь, как глубоко мы уже копнули, Девис? видишь, что тебе здесь не место, Девис? ты не можешь видеть. у тебя нет того, чем воспринимать ты увиденное могла бы. у тебя и другого нет ничего. полноценного нет совсем. сплошное недоразумение, непредвиденное, а посему оставленное здесь по ошибке. ты понимаешь, Девис? знаешь ты, что я дальше скажу? не понимаешь. не знаешь. ты не в том состоянии, Девис. не в том состоянии, чтоб то делать, что нужно мне. не такая ты. не научена, нечем тебе. хоть на что-то способна ты, Девис? ну что-нибудь есть в тебе правильного? что это у тебя, Девис? татуировка? откуда чёртовы краски могут взяться в пустоте? как ты держишь в себе их, секрет открой мне, Девис. не даёшь поглядеть. тебе нечем прикрыться, Девис. ты ведь прозрачная вся, невесомая. тебя нет, забыла, Девис? да как ты забудешь такое? но мне не разглядеть надпись там, где было б у человека сердце. что написано там у тебя, Девис? имя, кажется. не показалось мне, может, что имя там вытатуировано, в пустоте твоей. неужто надеешься унести в себе, Девис? не мечтай оставить. тебе нечем его нести. не существует тебя, Девис. тебя нет. Ты плачешь, а Джеймс приходит в движение, смахивает с лица твоего прозрачные капли и заставляет смотреть на него. Ты не смотришь в его глаза, конечно. Боишься, что поймёт он истины какие-то. Он ведь итак уже понял больше, чем должен был. Больше, чем мог бы унести с собой, наверное. Но он всё ещё здесь, говорит тебе правильные слова из своих рассуждений и не даёт пропасть. Ты слушаешь, Триш. Молчишь и слушаешь каждое его слово, складывая туда же, где имя его хранишь. Не позволишь там их увидеть, но удержишь, чего бы не стоило. Даже если исчезнешь - они останутся, точно теперь знаю это. Ты должна бы чувствовать что-то, близкое к эйфории, Триш. Честное слово, должен в тебе появиться хоть отблеск этого. После всего. После времени, проведённого тобой здесь с ним. После треклятого чая, жгущего кожу ног. После всех вылившихся звуков, ты должна. Ты обязана ещё ненадолго притвориться настоящей. А он заставляет тебя подняться уже и ведёт куда-то. У тебя и в мыслях нет воспротивиться. У тебя и мыслей-то нет, разумеется, да только что читается это на лице твоём, детка? Что за отчаянье? Что за примесь испуга? Ты, кажется, снова готова рыдать, но послушно держишь жидкость в охлаждённой пустоте. В отзвуке мелодий в подвешенном замёрзшем состоянии. При температуре ниже нуля ничто не может остаться горячим без подпитки. Особенно если живым оно никогда и не было. Особенно если подпитки не предвиделось до очередной войны лживых противоречий. Завтра. Будет. Новый. День. Ты улыбаешься, Девис, и вид делаешь послушно. Вид делаешь, что жива. Но всерьёз пытаешься. Всерьёз доверившись его словам и убеждениям, пытаешься взглянуть на себя по-другому. Пытаешься врать себе о том, что он тебе не лжёт. Но это не его вина ведь, тебе важно это почему-то. Он убеждён в правоте и ты на самом деле силишься совершить невозможное. И знаешь, Девис, у тебя ведь даже почти получается. Ты выдавливаешь полуулыбку и смотришь в его глаза. Да только видишь в них небо и все усилия тщетно теряются в небытие. Ты потеряна. Ты пропала. Не так, как обычно. Не так, как прискорбно, глупо и грустно. А как-то... С надрывом. Умильно по-детски. Светло и оторванно красиво. Тебе ведь нечем любить, Девис. Так как же можешь ты чувствовать пустотой своей столь сильное проявление реальности, как стук чего-то о рёбра и боль в висках? -Завтра будет новый день...- машинально повторяешь ты. И полноценно улыбаешься. По-настоящему. Он прав. Не важно, насколько. Не важно, что с остальным. Он прав для тебя и ты счастливо улыбаешься, глядя на небо в его глазах.
полная версия страницы